"У рыбов нет зубов? У рыбей нет зубей? У рыб нет зуб?"
Лирическое отступление.Я тут вчера в честь неизвестно чего решила начать тридцатидневный гейм-флешмоб. Первой моей игрой (первый вопрос) был Loom от Лукасов, и я полезла вспоминать. Туда полезла, сюда полезла, в итоге обнаружила себя с пылающим в груди желанием перевести тридцатиминутный аудиоспектакль, который шел в комплекте с игрой, и который, собственно, является сюжетным началом игры.
Вещь в своей простоте безумно трогательная. В паре мест, пока слушала, перехватывало дух - в том числе, от послезнаний, что несвоевременно напоминают тебе о том, что случится с героями дальше. Не отпускало ощущение чего-то грустного и величественного.
Пока переводила, успела проникнуться ткачеством, нюансами оформления текста пьес, поймать себя на глупых ошибках, вроде пития "ликёра" и почувствовать сразу гордость и бездарность. Но пересиливает, пожалуй, удовлетворение.
Оригинальный текст пьесы можно найти вот здесь. Или здесь - в pdf.
Под катом - ютуб со звукозаписью.
Роли озвучивали:Роли озвучивали:
Lois Betterton as Elder Clothos
Rosey Black as Lady Cygna
Pat Franklin as Hetchel
David Case as Elder Atropos
Donada Peters as Elder Lachesis
Edmund Kimbell as Young Bobbin
Richard Seyd as Teenage Bobbin
Текст.ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА.
Старейшая Клото (Clothos) - одна из Старейших Гильдии Ткачей. Выступает в роли Рассказчика.
Леда Потертый Ворс (Cygna Threadbare) – мать Боббина.
Госпожа Мыканица (Dame Hetchel) – старая служка, когда-то – повитуха, член Гильдии Ткачей. Воспитывает Боббина.
Старейший Атропос (Atropos) – один из Старейших Гильдии Ткачей.
Старейшая Лахезис (Lachesis) - одна из Старейших Гильдии Ткачей.
Боббин Потертый Ворс (Bobbin Threadbare) – сын Леды, Дитя Станка.
* * *
ПРИМЕЧАНИЯ.
[1] Официальный русский перевод именно таков. Передать игру слов и танец между миражом и ткаческими реалиями оказалось для меня невозможно, поэтому пусть остается так.
[2] Cygna – от Cygnus, созвездие Лебедя.
[3] Hetchel – производное от hatchel, что и переводится как «мыканица», щетка для чесания волокон.
[4] Атропос в чтении этой пьесы – мужчина.
[5] В оригинале – Long Tapestry.
[6] В оригинале – «Throw, beat, treadle, rest». Я могу ошибаться и могу не знать о существовании аналогичной ритмовки в русском (хотя упорно искала), но поверхностное изучение техники работы с ткацким станком подсказывает, что в данном конкретном случае (почему уточняю, станет понятно далее по тексту) речь идет о движениях: throw – проброс нити утка челноком в зев, между нитями основы, beat – прибивание нитей к краю создаваемого полотна, treadle – смена направления зева (перемещение ремизок), rest – фиксация ремизок в новом положении. Хотя, конечно, разглядывала я только ручные настольные станки, и не исключено, что Станок плетения бытия – ножной...
[7] Bobbin – «шпулька», «катушка» (та, на которую мотается нить).
[8] В оригинале – Threadbare.
[9] См. [6] – вот и второй контекст. «Проброс» и «отбой», в принципе, сложностей не составили, разве что в первом случае для благозвучия пришлось убрать «пробросить» из второй части песнопения Леды. А вот treadle, которое должно было стать скорее действием в первом случае, здесь как-то должно было превратиться в существительное. Если буквально, то treadle – педаль, нажатие на которую меняет местами нити, открывая зев в другую сторону, но педаль там была откровенно не к месту, вот и пришлось крутить альтернативу. Ну и rest, «упор», в первом случае тоже не звучал, так что приношу извинения, если что.
[10] В оригинале – distaff, палка (посох), на которую навивали шерсть для прядения. К сожалению, в нынешнем понимании слово «прялка» прочно ассоциируется со станком с колесами и прочей атрибутикой, а создание у читателя образа Боббина, бродящего вокруг с огромной махиной под мышкой, в мои планы не входило.
В оригинале в игре переводится как «Посох Ткача».
Вещь в своей простоте безумно трогательная. В паре мест, пока слушала, перехватывало дух - в том числе, от послезнаний, что несвоевременно напоминают тебе о том, что случится с героями дальше. Не отпускало ощущение чего-то грустного и величественного.
Пока переводила, успела проникнуться ткачеством, нюансами оформления текста пьес, поймать себя на глупых ошибках, вроде пития "ликёра" и почувствовать сразу гордость и бездарность. Но пересиливает, пожалуй, удовлетворение.
Оригинальный текст пьесы можно найти вот здесь. Или здесь - в pdf.
Под катом - ютуб со звукозаписью.
Роли озвучивали:Роли озвучивали:
Lois Betterton as Elder Clothos
Rosey Black as Lady Cygna
Pat Franklin as Hetchel
David Case as Elder Atropos
Donada Peters as Elder Lachesis
Edmund Kimbell as Young Bobbin
Richard Seyd as Teenage Bobbin
Текст.ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА.
Старейшая Клото (Clothos) - одна из Старейших Гильдии Ткачей. Выступает в роли Рассказчика.
Леда Потертый Ворс (Cygna Threadbare) – мать Боббина.
Госпожа Мыканица (Dame Hetchel) – старая служка, когда-то – повитуха, член Гильдии Ткачей. Воспитывает Боббина.
Старейший Атропос (Atropos) – один из Старейших Гильдии Ткачей.
Старейшая Лахезис (Lachesis) - одна из Старейших Гильдии Ткачей.
Боббин Потертый Ворс (Bobbin Threadbare) – сын Леды, Дитя Станка.
ВСТУПЛЕНИЕ.
Промысел был их оружием, и владели они им уверенно. Один за другим, прогресс срывал покровы тайн света и тьмы. Целые народы обретали веру в безграничную власть собственной гордыни.
Яростной была борьба в эти годы плодотворного труда. Умелая работа обрела высокую цену, и люди, владевшие общими навыками, стали объединяться между собой, чтобы заявлять о своих интересах – и защищать свои секреты. И вместе с тем, как росла численность этих союзов, обретали они все новую и новую власть и силу. Некоторые, в числе их Жрецы и Кузнецы, стяжали многие земли и создали огромные армии для их охраны.
Так начался век Великих Гильдий: огромные города-государства, преданные идее абсолютной власти над знанием, живущие в духе строгих традиций, питаемых гордостью… и страхом. Лишь несколько поколений понадобилось им, чтобы получить в свои руки власть над торговлей в мире.
Но не все Гильдии равно жаждали величия. Те, что пряли нити и ткали полотна, желали лишь того, чтобы никто не мешал их труду. Они не вмешивались в дрязги и борьбу тех дней, и оставили войны и сбор податей для других.
Так, Гильдия Ткачей не обрела известности ни Пастухов, ни Стеклодувов. Ряды их были редки, ибо никому, кроме детей Ткачей, не дозволялось быть в гильдии. Браки вне ее не поощрялись, и, в конце концов, были покрыты запретом.
Чужаки отзывались о замкнувшемся в себе обществе Ткачей с неприязнью. Обычаи их, однако, несли в себе и зерно пользы. Поколение за поколением, ткачи преумножали и оттачивали таланты, данные им от рождения, пока величайшие из них не начали изготавливать полотна, красота которых захватывала дух – и весь мир был поражен тем, чего они достигли. В те годы за товары, на которых стояла Печать Гильдии, требовали высшую цену, и Ткачи тихо богатели – не тратя, но запасая.
Как и для иных Гильдий, собственные инструменты и техника работы стали для Ткачей призмой, через которую они смотрели на жизнь. В полотнах, обрамленных деревом и металлом, они читали знаки мировых истин, и отыскивали пути к тому, чтобы вплетать в свои ткани незаметные узоры, влияющие на жизнь вокруг.
Вскоре, полотна Гильдии обрели известность за достоинства иные, чем просто красота. Одни плетения, казалось, обладали мощной способностью исцелять. Другие защищали от невезения.
И наступил час, когда искусство Ткачей шагнуло за пределы изготовления полотен, которых можно коснуться рукой. Они оставили в прошлом лен и краски, взяв вместо них саму суть света и музыки, и начали вплетать новые узоры в саму ткань реальности. Невежи со страхом глядели на такую работу, клеймя ее чародейством. Многие из Гильдии подверглись гонениям. Иных – повесили.
Защищая свое наследие, Ткачи отдали малую часть своих богатств, чтобы выкупить в свое владение скалистый остров у берегов материка. Они собрали свои веретена, собрали пряжу и челноки и покинули общество людей, чтобы оттачивать свое мастерство в уединении.
Прошли войны и многие бедствия. Могущественные Гильдии обратились в руины, и другие поднялись из праха им на смену. Истерзанный мир забыл о существовании скромной Гильдии Ткачей, и немногие находили интерес в том, чтобы бывать на их родине, на таинственном острове, погруженном в вечный туман, избегаемом моряками; на острове, что зовется на старых картах... Ткацкий Станок[1].
СЦЕНА ПЕРВАЯ.
СЦЕНА ВТОРАЯ.
Нить, отбить, зев, закрепить. Нить, отбить, зев, закрепить. Внутрь и вниз, назад и сквозь...
Отныне и навек ты изгоняешься из Гильдии Ткачей, лишаясь права ступать на этот остров, лишаясь права глядеть на это дитя. С этого часа и до конца твоих дней мы обрекаем тебя на странствие по небу в вечном одиночестве. И пусть твой скорбный крик уроком станет для тех, кто смеет отрицать свою судьбу.
Решено было, что дитя будет воспитано вне традиций Гильдии, до тех пор, пока не придет время его семнадцатилетия, и Высший совет не решит его судьбу. Мыканица, старая служка, вызвалась растить Дитя Станка, как собственное. Она нарекла мальчика «Боббин»[7].
СЦЕНА ТРЕТЬЯ.
СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ.
Она... красивая.
Однако же, никто и никогда не обучал Боббина. Старейшие Гильдии не позволяли это. Другим детям говорили, что он слабоумен, и они жестоко насмехались над ним, бросаясь в него камнями, если ему доводилось подойти слишком близко. Так, мальчик, лишенный друзей, проводил дни в одиночестве, бродя у берегов в поисках хвороста и исхаживая вдоль и поперек холмы и леса крохотного островка, на котором жили Ткачи – пока не изучил их лучше, чем кто-либо еще.
Старая Мыканица растила Боббина, как собственного сына. Она чуяла, как растет в нем горечь, и молила Старейших прекратить его жестокое изгнание. Но Старейшие боялись Боббина, и не без причины. Непредсказанное его рождение ввергло Узор в хаос. Год за годом, с растущим беспокойством они наблюдали за тем, как тень гибели мира расползалась по всему плетению Станка. Нить Боббина выплетала свой путь к судьбе, несущей непоправимые последствия. Узор разрушался. Никто не знал, как помешать этому.
Старейшие никогда не открывали Боббину, кто он есть, или как пришел в этот мир. Они молились в надежде на то, что он не сможет исполнить свою судьбу, если никогда не покинет острова и никогда не познает тайн плетения чар. Они не могли ожидать того, что обучение Боббина уже началось.
СЦЕНА ПЯТАЯ.
Знаешь, что это?
Сможешь?
Хорошо. Слушай внимательно. Я хочу, чтобы ты опять сплел все четыре ноты. Погоди, пока посох не засияет, только потом переходи к следующей. Как сплетешь последнюю, направь посох на клубок пряжи в моей корзинке для вязания.
Сиди тихо!
Хорошо. Нас, кажется, никто не слышал.
В темноте было опасно подниматься по крутой горной тропе. Тишину нарушал только шум волн, бьющихся о каменистый берег внизу. Над головой мерцали яркие звезды.
Когда Боббин забрался на самый верх утеса, до рассвета оставалось еще полчаса. Он уселся под кривым старым деревом и оперся спиной о его ствол, ожидая семнадцатого по счету появления величественного лебедя. Меньше, чем через минуту, он уже крепко спал.
КЛОТО (в роли Рассказчика).
Много лет спустя после ухода Второй Тени, когда драконы правили сумрачным небом и звезды были ярки и бесчисленны, в человечестве вновь пробудилась жажда властвовать над природой.Промысел был их оружием, и владели они им уверенно. Один за другим, прогресс срывал покровы тайн света и тьмы. Целые народы обретали веру в безграничную власть собственной гордыни.
Яростной была борьба в эти годы плодотворного труда. Умелая работа обрела высокую цену, и люди, владевшие общими навыками, стали объединяться между собой, чтобы заявлять о своих интересах – и защищать свои секреты. И вместе с тем, как росла численность этих союзов, обретали они все новую и новую власть и силу. Некоторые, в числе их Жрецы и Кузнецы, стяжали многие земли и создали огромные армии для их охраны.
Так начался век Великих Гильдий: огромные города-государства, преданные идее абсолютной власти над знанием, живущие в духе строгих традиций, питаемых гордостью… и страхом. Лишь несколько поколений понадобилось им, чтобы получить в свои руки власть над торговлей в мире.
Но не все Гильдии равно жаждали величия. Те, что пряли нити и ткали полотна, желали лишь того, чтобы никто не мешал их труду. Они не вмешивались в дрязги и борьбу тех дней, и оставили войны и сбор податей для других.
Так, Гильдия Ткачей не обрела известности ни Пастухов, ни Стеклодувов. Ряды их были редки, ибо никому, кроме детей Ткачей, не дозволялось быть в гильдии. Браки вне ее не поощрялись, и, в конце концов, были покрыты запретом.
Чужаки отзывались о замкнувшемся в себе обществе Ткачей с неприязнью. Обычаи их, однако, несли в себе и зерно пользы. Поколение за поколением, ткачи преумножали и оттачивали таланты, данные им от рождения, пока величайшие из них не начали изготавливать полотна, красота которых захватывала дух – и весь мир был поражен тем, чего они достигли. В те годы за товары, на которых стояла Печать Гильдии, требовали высшую цену, и Ткачи тихо богатели – не тратя, но запасая.
Как и для иных Гильдий, собственные инструменты и техника работы стали для Ткачей призмой, через которую они смотрели на жизнь. В полотнах, обрамленных деревом и металлом, они читали знаки мировых истин, и отыскивали пути к тому, чтобы вплетать в свои ткани незаметные узоры, влияющие на жизнь вокруг.
Вскоре, полотна Гильдии обрели известность за достоинства иные, чем просто красота. Одни плетения, казалось, обладали мощной способностью исцелять. Другие защищали от невезения.
И наступил час, когда искусство Ткачей шагнуло за пределы изготовления полотен, которых можно коснуться рукой. Они оставили в прошлом лен и краски, взяв вместо них саму суть света и музыки, и начали вплетать новые узоры в саму ткань реальности. Невежи со страхом глядели на такую работу, клеймя ее чародейством. Многие из Гильдии подверглись гонениям. Иных – повесили.
Защищая свое наследие, Ткачи отдали малую часть своих богатств, чтобы выкупить в свое владение скалистый остров у берегов материка. Они собрали свои веретена, собрали пряжу и челноки и покинули общество людей, чтобы оттачивать свое мастерство в уединении.
Прошли войны и многие бедствия. Могущественные Гильдии обратились в руины, и другие поднялись из праха им на смену. Истерзанный мир забыл о существовании скромной Гильдии Ткачей, и немногие находили интерес в том, чтобы бывать на их родине, на таинственном острове, погруженном в вечный туман, избегаемом моряками; на острове, что зовется на старых картах... Ткацкий Станок[1].
СЦЕНА ПЕРВАЯ.
Женщина подметает пол в небольшой комнате, что служит передней. Открывается дверь, впуская порыв ветра.
ЛЕДА[2] (входя).
Мыканица[3].МЫКАНИЦА.
Леди Леда? Благослови тебя, дитя, так скоро из постели? Зачем ты здесь?ЛЕДА (строго, церемонно).
Я желаю встречи со Старейшими.МЫКАНИЦА.
Поглядите на себя, бледны, что кружево. И руки дрожат! Сядьте же. Как вам в голову пришло одной такой путь проделать! Была бы я до сих пор в повитухах – не дозволила бы вам на ноги так скоро подниматься, будьте уверены. Так что там, говорите? Встреча?ЛЕДА.
Я должна с ними поговорить. Со Старейшими. Немедля.МЫКАНИЦА.
Старейшими? Ну что ж. Что у вас за дело?ЛЕДА.
Чрезвычайной важности. (Забыв о церемониях.) Прошу тебя!МЫКАНИЦА.
Просит встречи. Ох, Господи. (Отворяет большую внутреннюю дверь.) Жди здесь. Старуха Мыканица позаботится, чтобы тебя впустили.Перспектива меняется, действие переходит в большое помещение, напоминающее собор. Шаги эхом отдаются от каменного пола, и по мере того, как мы следуем за Мыканицей в Святилище Станка, все ближе становится ритмичный глухой лязг механизмов.
АТРОПОС[4].
Не помню, чтобы призывал тебя, Мыканица.МЫКАНИЦА.
Прощения прошу, Старейший Атропос. Леди Леда ждет в передней. Желает встречи с вами.ЛАХЕЗИС.
Сейчас? Так близко к вечеру?МЫКАНИЦА.
Девочка еще не вполне здорова, Ваше Преподобие. Однако же пришла сама.Слышны отдаленные шаги Леды, и она врывается в зал.
ЛЕДА.
Я буду говорить.МЫКАНИЦА.
Леда!ЛЕДА (подходя ближе).
Старейшие, выслушайте меня! Я не могу больше молчать.ЛАХЕЗИС.
Уж это очевидно.АТРОПОС.
Леди Леда. Нам горестно слышать о вашей утрате.ЛЕДА.
Не горюйте обо мне, Старейший. Оставьте ваши соболезнования Гильдии.АТРОПОС.
Не знал, что гильдия нуждается в соболезнованиях.ЛЕДА.
Сколько еще новорожденных должно погибнуть прежде, чем Гильдия заслужит их от вас?Мыканица ахает.
ЛАХЕЗИС.
Следите за манерами, юная особа. Не должно так обращаться к Старейшему.ЛЕДА.
Не должно? Так поправьте меня, Старейшая Лахезис. Укажите, в какой манере мне следует выражать свою ярость.КЛОТО.
Ярость не к лицу тебе. Успокойся, дитя. Поведай, что тебя тревожит.ЛЕДА.
Наше семя пусто, Старейшая Клото. Мы слишком долго жили под гнетом Правил Вступления. Слишком много детей рождается мертвыми – а из тех, что выживают, слишком много чудовищ, лишенных надежды на нормальную жизнь. Наши ряды поредели, нас осталось меньше двух дюжин. И все во имя Правил, что были написаны в невежестве, что утратили смысл тысячу лет назад!ЛАХЕЗИС.
Правил, что помогли отточить наши не самые незначительные умения.ЛЕДА.
Какой прок от умений, если не останется никого, кто бы пользовался ими?АТРОПОС.
Прок всегда один. Тот же, что и сейчас, Леда – Исполнение Узора. Наша единственная цель.ЛЕДА.
Вы говорите так, как будто узор – хозяин нам. Но на Бесконечном Гобелене[5] запечатлены времена, когда хозяевами были мы! Прошу вас, Старейшие! Станок наделен силой...ЛАХЕЗИС.
Ах, так ты ищешь силы?КЛОТО.
И как ты желаешь, чтобы мы распорядились этой силой?ЛЕДА.
Воспользуйтесь ею! Молю, Старейшая Клото. Воспользуйтесь Станком, чтобы прекратить наши мучения и вдохнуть жизнь и здоровье в наших детей. Узор изменить будет просто, любой из нас с этим справится. Все, чего недостает нам – смелость.ЛАХЕЗИС.
От лица ли Гильдии ты просишь этого? Или, быть может, от своего собственного?ЛЕДА (запнувшись).
Обоих.АТРОПОС.
Леда... Верно, Великий Станок обладает силой, которую ты ищешь. Верно и то, что предки наши свободно владели этой силой. Быть может, они понимали Узор лучше нас. Или в те простые времена и нити было удержать гораздо проще. Не это важно. Мы больше не можем позволить себе риск тревожить Узор. Тонкость его плетения давно осталась за пределами нашего понимания. Все, что нам остается – следить за тем, как исполняются наши судьбы. ЛАХЕЗИС.
Ты просишь чуда, Леда. Но мы – не боги. Мы – толкователи.ЛЕДА.
Толкователи? Нет, не больше, чем смотрители. Как можете вы безрассудно растрачивать наследие, ради сохранения которого наши предки отдавали жизни? Благочестивым кликушеством своим вы только насмехаетесь над их служением! Так кто, скажите, сейчас Ткач, а кто – нить в станке?АТРОПОС.
Довольно! Я терпел эту истерику из сочувствия к твоей потере. Но дозволять тебе богохульствовать рядом с самим Станком я не стану. Ты вернешься в свой шатер и забудешь о том, что этот разговор меж нами состоялся. Услышу о нем снова за пределами этого зала – и ты понесешь наказание, назначенное всем, кто идет против воли Старейших. Напомнить тебе, о чем я говорю?ЛЕДА.
Нет, Старейший Атропос.АТРОПОС.
Тогда ступай. (Смягчившись.) И не суди нас, Леда. Только Узор имеет право вершить суд.СЦЕНА ВТОРАЯ.
Ночь. В стрекоте сверчков и уханьи сов слышится напряженное ожидание.
Двор, усыпанный мертвыми листьями, пересекают взволнованные шаги. Звенят ключи на связке. Мы слышим глухое звяканье дверного засова и скрип несмазанной двери. Действие перемещается внутрь, все ближе становится эхо ритмичного шума Станка.
Двор, усыпанный мертвыми листьями, пересекают взволнованные шаги. Звенят ключи на связке. Мы слышим глухое звяканье дверного засова и скрип несмазанной двери. Действие перемещается внутрь, все ближе становится эхо ритмичного шума Станка.
ЛЕДА (про себя).
Никого. Никто не услышит. Никто не узнает. (Пересекая комнату.) Станок. Сила. Старейшие страшатся использовать ее. Я – не боюсь. (Садится.) Цвета Узора. Танцуют, тенью радуг. (Шуршит складками плаща.) Одну лишь серую нить. Серый подходит ко всем цветам. Невидимый. Никто не заметит единственной серой нити. За работу. Вот, в чем секрет. Привяжу ее конец к челноку. (Принимается ткать.) Пусть работает ремиз. Пробросить нить, отбить, зев, закрепить. Пробросить нить, отбить, зев, закрепить. Вперед и назад, через основу[6]. Ты была мне хорошим учителем, моя бедная Мыканица.Леда напевает в едином ритме с шумом механизма, и музыка сплетаемой магии становится все громче.
Нить, отбить, зев, закрепить. Нить, отбить, зев, закрепить. Внутрь и вниз, назад и сквозь...
Странная музыка достигает высшей точки. С грохотом распахивается дверь.
АТРОПОС (врываясь в Святилище).
Леди Леда!Первый крик новорожденного младенца эхом отдается от стен. Зал пересекают торопливые шаги.
ЛАХЕЗИС.
Поздно!КЛОТО.
Несчастное дитя.АТРОПОС.
Ты понимаешь тяжесть совершенного тобой?ЛЕДА.
Лишь Узору дозволено вершить суд, Старейший Атропос.ЛАХЕЗИС.
Это бесчинство не должно остаться безнаказанным.ЛЕДА.
Делайте, что должно. Дитя живет. Я тем довольна.КЛОТО.
Отдайте дитя госпоже Мыканице.ЛЕДА (вручая ребенка Мыканице).
Береги его, как берегла меня, старый друг.МЫКАНИЦА (печально).
Иного не умею.ЛЕДА.
Я готова.АТРОПОС.
Леди Леда, ты виновна в предательстве Гильдии. Ты нарушила неприкосновенность Станка и подвергла опасности исполнение Узора, ради того, чтобы претворить в жизнь свои корыстные желания, презрев прямой запрет Старейших.Старейшие начинают сплетать свои чары, и Святилище окутывает жуткая, зловещая мелодия.
Отныне и навек ты изгоняешься из Гильдии Ткачей, лишаясь права ступать на этот остров, лишаясь права глядеть на это дитя. С этого часа и до конца твоих дней мы обрекаем тебя на странствие по небу в вечном одиночестве. И пусть твой скорбный крик уроком станет для тех, кто смеет отрицать свою судьбу.
Вселяющая страх мелодия становится все громче, достигая крещендо, и обращается хлопаньем могучих крыльев. Крик лебедя эхом разносится по залу. Присутствующие ахают от изумления и ужаса.
МЫКАНИЦА.
Лебедь. (В плену чувств.) Красива, как и прежде...Гордая птица издает прощальный крик и летит прочь. Огромный витраж разлетается на осколки, и хлопанье крыльев стихает в ночи.
КЛОТО (в роли Рассказчика).
Немногие в деревне Ткачей видели, как за морем растаяло видение прекрасного лебедя. Однако не потребовалось много времени, чтобы все узнали о непокорности, которую проявила леди Леда в Святилище, и об ужасном возмездии, обрушенном на нее Старейшими. Всем в диковинку был новорожденный младенец, которому дала жизнь не женщина, но сам Станок, и чье появление не было предсказано Узором.Решено было, что дитя будет воспитано вне традиций Гильдии, до тех пор, пока не придет время его семнадцатилетия, и Высший совет не решит его судьбу. Мыканица, старая служка, вызвалась растить Дитя Станка, как собственное. Она нарекла мальчика «Боббин»[7].
СЦЕНА ТРЕТЬЯ.
Ночь. Спальня небольшого деревенского домика.
МЫКАНИЦА.
Боббин? (Трясет его.) Боббин. Проснись, дитя.ЮНЫЙ БОББИН.
Мыканица?МЫКАНИЦА.
Я, я, золотце. Поднимайся.ЮНЫЙ БОББИН.
Темно еще.МЫКАНИЦА.
Знаю, малыш. Давай, вставай и одевайся.ЮНЫЙ БОББИН.
Зачем? (Зевает.) Спать хочу.МЫКАНИЦА.
Хочу показать тебе кое-что снаружи. Живей, пока не рассвело.СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ.
Обдуваемый ветрами обрыв, с которого открывается вид на море.
ЮНЫЙ БОББИН.
Здесь холодно.МЫКАНИЦА.
Разве не велела я тебе взять одеяло? На-ка. Мой платок согреет.ЮНЫЙ БОББИН.
Не вижу ничего.МЫКАНИЦА.
Будь терпелив. Она придет. Приходит каждый год с тех пор, как ты родился.ЮНЫЙ БОББИН.
Какая она?МЫКАНИЦА.
Она... Погоди-ка. Гляди, меж деревьев! (Вдалеке слышится уханье.) Ах, нет. Всего лишь сова.ЮНЫЙ БОББИН.
Деревня отсюда такая крохотная. А что это за звезда?МЫКАНИЦА.
Вот эта, яркая? Это утренняя звезда. Ее даже днем видно, если солнце удачно стоит. Смотри, внизу! Летит низко, над водой. Видишь?ЮНЫЙ БОББИН.
Просто чайка.МЫКАНИЦА.
Присмотрись.Над прибоем разносится одинокий птичий крик.
ЮНЫЙ БОББИН (удивленно ахает).
О!МЫКАНИЦА.
Лебедь, Боббин. Белая лебедь. (Про себя.) С днем рождения, бедный мой мальчик.ЮНЫЙ БОББИН.
Летит сюда. Смотри, прямо над нами!Мимо проносится крик и хлопанье мощных крыльев.
Она... красивая.
МЫКАНИЦА.
Да. Красива, как и прежде.ЮНЫЙ БОББИН.
Почему она так грустно поет?МЫКАНИЦА.
Потому, что одинока. Горда и одинока.ЮНЫЙ БОББИН.
Улетает. Куда она летит, Мыканица?МЫКАНИЦА.
За грань Узора, думается мне.ЮНЫЙ БОББИН.
А нам к ней можно?МЫКАНИЦА.
От края отойди! Нет, малыш Боббин. Те, кто рождены в Узоре, едины с его плетением навсегда. Туда, куда летит эта лебедь, нам нет дороги.ЮНЫЙ БОББИН (сонно).
Мне солнце в глаза бьет.МЫКАНИЦА.
Зеваешь. Пойдем. Пора домой и спать тебе.КЛОТО (в роли Рассказчика).
Годы были благосклонны к Боббину Потертый Ворс[8]. Мальчик рос высоким и стройным, в его широко открытых голубых глазах искрились ум и тайна.Однако же, никто и никогда не обучал Боббина. Старейшие Гильдии не позволяли это. Другим детям говорили, что он слабоумен, и они жестоко насмехались над ним, бросаясь в него камнями, если ему доводилось подойти слишком близко. Так, мальчик, лишенный друзей, проводил дни в одиночестве, бродя у берегов в поисках хвороста и исхаживая вдоль и поперек холмы и леса крохотного островка, на котором жили Ткачи – пока не изучил их лучше, чем кто-либо еще.
Старая Мыканица растила Боббина, как собственного сына. Она чуяла, как растет в нем горечь, и молила Старейших прекратить его жестокое изгнание. Но Старейшие боялись Боббина, и не без причины. Непредсказанное его рождение ввергло Узор в хаос. Год за годом, с растущим беспокойством они наблюдали за тем, как тень гибели мира расползалась по всему плетению Станка. Нить Боббина выплетала свой путь к судьбе, несущей непоправимые последствия. Узор разрушался. Никто не знал, как помешать этому.
Старейшие никогда не открывали Боббину, кто он есть, или как пришел в этот мир. Они молились в надежде на то, что он не сможет исполнить свою судьбу, если никогда не покинет острова и никогда не познает тайн плетения чар. Они не могли ожидать того, что обучение Боббина уже началось.
СЦЕНА ПЯТАЯ.
Внутри небольшого деревенского домика. Уютно трещат поленья в очаге.
БОББИН.
Только не этой ночью, матушка Мыканица!МЫКАНИЦА.
Именно этой. Задерни занавеси, мальчик мой. Сядь у огня. Так, а теперь скажи мне, сколько нитей в ткацком рисунке?БОББИН (бездумно).
Четыре.МЫКАНИЦА.
Назови их.БОББИН.
Проброс.МЫКАНИЦА.
Это первая.БОББИН.
Отбой.МЫКАНИЦА.
Уже две.БОББИН.
Нить Зева. И Закреп[9]. МЫКАНИЦА.
Хорошо. Посмотрим, помнишь ли ты рисунок, которому я тебя учила. Сотки его мне.Боббин неохотно напевает четыре ноты рисунка. Получается у него так себе.
МЫКАНИЦА (цыкает).
Жалкое зрелище. Послушай меня. (Напевает те же ноты, мягко и уверенно.) Ну вот, теперь ты знаешь, чем другие мальчишки в школе целыми днями занимаются.БОББИН.
Я, наверное, никогда ткать не научусь.МЫКАНИЦА.
Глупости. По-твоему что, каждый Ткач рождается золотоголосым? Мы тренируемся годами, годами! Сколько лет, думаешь, ткут Старейшие? Почти так же долго, как я – а это немалый срок, поверь.БОББИН.
Но с чего же мне начать?МЫКАНИЦА.
Начнешь вот с этого.В воздухе слышен мягкий, неясный музыкальный перезвон. Звук напоминает мелодию стеклянной гармоники.
Знаешь, что это?
БОББИН (восхищенно).
Нет.МЫКАНИЦА.
Это – прядильный посох [10]. Наши предки использовали его, чтобы спрядать лен в нити. Мы же с его помощью впрядаем музыку и свет в нити воздействия на мир.БОББИН.
Покажи мне!МЫКАНИЦА.
Возьми посох в руки. Вот так, не бойся. Теперь начни плести узор, которому я тебя научила. Не целиком, только первую нить.Боббин пытается напевать первую тону, неуверенно и ниже нужного.
МЫКАНИЦА (перебивает).
Занизил. Сплети заново, золотце. И в этот раз дай нити скользнуть вверх с твоим голосом, вот так. Показывает.
Сможешь?
БОББИН.
Да, кажется.Боббин поет вновь, медленно повышая тон. Когда он добирается до ноты «до», посох в его руках дрожит, отзываясь, пока, в конце концов, голос Боббина и звон посоха не звучат в унисон. Боббин резко умолкает, но посох все еще звенит несколько секунд после.
БОББИН (восторженно).
Он светится!МЫКАНИЦА.
Он подскажет тебе, когда ты выберешь правильный тон. Попробуй сплести нити отбоя и зева.Боббин поет вторую и третью ноты. Посох отзывается послушным звоном.
МЫКАНИЦА.
Ты быстро учишься.БОББИН.
Что будет, если я сплету все четыре разом?МЫКАНИЦА.
Давай узнаем вместе. Дай-ка я сначала укрою это... Она плотно закрывает стоящую рядом корзинку.
Хорошо. Слушай внимательно. Я хочу, чтобы ты опять сплел все четыре ноты. Погоди, пока посох не засияет, только потом переходи к следующей. Как сплетешь последнюю, направь посох на клубок пряжи в моей корзинке для вязания.
БОББИН.
Ты же только что закрыла ее.МЫКАНИЦА.
Вот именно. Эти четыре нити образуют Открывающий Узор. Твое задание – снять крышку этой корзины, не касаясь ее. Начинай, как будешь готов.БОББИН.
Больно будет?МЫКАНИЦА.
Пощиплет, и все. Помни: сосредоточься на клубке пряжи внутри корзинки. Плети.Боббин снова начинает напевать первую из четырех нот. Посох звенит с ним в унисон, его мелодия сложна и полна мощи.
МЫКАНИЦА.
Сосредоточься. Теперь направляй... Да не в окно!Оконное стекло разлетается вдребезги. Осколки звенят, падая на пол, и звон посоха стихает. Вдалеке разлаялась собака.
БОББИН.
Ух ты.МЫКАНИЦА.
Шшш! Задуй огонь!Он повинуется.
Сиди тихо!
Лай умолкает.
Хорошо. Нас, кажется, никто не слышал.
БОББИН (размахивая посохом).
Какие еще рисунки ты знаешь?МЫКАНИЦА.
Отдай! Будет с тебя Плетений на эту ночь. Марш в постель. У тебя впереди великий день, нам обоим завтра рано подниматься.БОББИН.
Матушка Мыканица, дай мне пойди одному в этот раз.МЫКАНИЦА.
Одному..? Что ж, ты подрос достаточно. Отправляйся один, Боббин. Не откажусь на сей раз поспать подольше.КЛОТО (в роли Рассказчика).
Когда Боббин проснулся, было еще темно. Тихо, чтобы не разбудить старую Мыканицу, он облачился в свое теплую мантию серого цвета и шагнул наружу, в предрассветный холод.Вдали вырастает продуваемый ветрами утес.
В темноте было опасно подниматься по крутой горной тропе. Тишину нарушал только шум волн, бьющихся о каменистый берег внизу. Над головой мерцали яркие звезды.
Когда Боббин забрался на самый верх утеса, до рассвета оставалось еще полчаса. Он уселся под кривым старым деревом и оперся спиной о его ствол, ожидая семнадцатого по счету появления величественного лебедя. Меньше, чем через минуту, он уже крепко спал.
* * *
ПРИМЕЧАНИЯ.
[1] Официальный русский перевод именно таков. Передать игру слов и танец между миражом и ткаческими реалиями оказалось для меня невозможно, поэтому пусть остается так.
[2] Cygna – от Cygnus, созвездие Лебедя.
[3] Hetchel – производное от hatchel, что и переводится как «мыканица», щетка для чесания волокон.
[4] Атропос в чтении этой пьесы – мужчина.
[5] В оригинале – Long Tapestry.
[6] В оригинале – «Throw, beat, treadle, rest». Я могу ошибаться и могу не знать о существовании аналогичной ритмовки в русском (хотя упорно искала), но поверхностное изучение техники работы с ткацким станком подсказывает, что в данном конкретном случае (почему уточняю, станет понятно далее по тексту) речь идет о движениях: throw – проброс нити утка челноком в зев, между нитями основы, beat – прибивание нитей к краю создаваемого полотна, treadle – смена направления зева (перемещение ремизок), rest – фиксация ремизок в новом положении. Хотя, конечно, разглядывала я только ручные настольные станки, и не исключено, что Станок плетения бытия – ножной...
[7] Bobbin – «шпулька», «катушка» (та, на которую мотается нить).
[8] В оригинале – Threadbare.
[9] См. [6] – вот и второй контекст. «Проброс» и «отбой», в принципе, сложностей не составили, разве что в первом случае для благозвучия пришлось убрать «пробросить» из второй части песнопения Леды. А вот treadle, которое должно было стать скорее действием в первом случае, здесь как-то должно было превратиться в существительное. Если буквально, то treadle – педаль, нажатие на которую меняет местами нити, открывая зев в другую сторону, но педаль там была откровенно не к месту, вот и пришлось крутить альтернативу. Ну и rest, «упор», в первом случае тоже не звучал, так что приношу извинения, если что.
[10] В оригинале – distaff, палка (посох), на которую навивали шерсть для прядения. К сожалению, в нынешнем понимании слово «прялка» прочно ассоциируется со станком с колесами и прочей атрибутикой, а создание у читателя образа Боббина, бродящего вокруг с огромной махиной под мышкой, в мои планы не входило.
В оригинале в игре переводится как «Посох Ткача».
@темы: в гнездо.url, в гнездо.avi
-
-
16.02.2014 в 02:38Так вот где собака порылась!
А я-то гадала - и откуда такой интерес к ткачеству и прядению?
Loom forever!
-
-
16.02.2014 в 23:53